дурак дураку рознь, а мне мороженое, пожалуйста!
Он не любит играть в гольф и петь басом, разве что несвязно хрипеть под шансон старого, ебнутого к чертям радио. У него есть только фургончик пятидесятых, трещина в лобовом стекле и шесть волосинок на идеально гладкой лысине - а на это даже бензин не зальешь.
Он уже не может давать пиздюлей за толстые кошельки или модные мобилы, не умеет смотреть на закаты, как чокнутый романтик, и понемногу забывает, как нужно идеализировать мир, чтобы не откинуться раньше положенного с этой сраной печенью, залитой коньяком.
Иногда такое называют импотенцией.
Ну а мы знаем только то, что нам похожие байки над колыбельной тысячи раз рассказывали, и разве что о Фрэди Крюгере умолчали - было не до него. В детстве мы были маленькими ангелочками, а как только выбрались из коляски на улицу, Сатана поспешил на распродажу душ и, кажется, не опоздал.
Иногда такое называют энтерпрайзом.
Ну а у нас вместо попкорна - ржавые гвозди, и шестеренки необычайно лениво выполняют свою работу, в мозгах, то есть, - и только если они есть. У кого-то вместо них ссаная вата, а кто-то уже успел разбогатеть на нелегальном поставлении донорских органов в другие штаты.
А ведь самое главное это не человек в рисованной маске, и не в утопленниках дело, просто каждый сам проживает свой фильм ужасов.
И если чью-то руку смачно сжует Ганнибал, если чью-то ногу заботливо отпилит очередной психопат, то я уже десятые сотни лет бегу по этому коридору с закрытыми дверями и уже давно не верю в бога, только если кого-то нужно обозвать сукиным сыном.
Да и вообще, все идет четко по сценарию - темнота, кровь, шорохи, кровь, кровь, и чей-то настойчивый голос над ухом, чей-то ломаный силуэт за окном и приоткрытой дверцей, - и только потом я вспоминаю, что галлюциноген у нас давно уже запретили.
Перед глазами ярко прыгают потертые таблички МЕСКАЛИН КЕТАМИН АМФЕТАМИН УМРИ в самых разных вариациях, и если спутать буквы, то найдется все от секса до человеконенавистничества абвг.
Но на самом деле у коридора нет финиша, нет дистанции, и кто-то продолжает высасывать кровь из милипиздрического прокола в пальце.
В конце моего темного тоннеля нет ничего, кроме оглушительной пустоты.
В конце моего темного тоннеля лишь истерично мигает вывеска с заветным exit. То зажигается, то гаснет. То зажигается, то гаснет.
А потом трескается.
Он уже не может давать пиздюлей за толстые кошельки или модные мобилы, не умеет смотреть на закаты, как чокнутый романтик, и понемногу забывает, как нужно идеализировать мир, чтобы не откинуться раньше положенного с этой сраной печенью, залитой коньяком.
Иногда такое называют импотенцией.
Ну а мы знаем только то, что нам похожие байки над колыбельной тысячи раз рассказывали, и разве что о Фрэди Крюгере умолчали - было не до него. В детстве мы были маленькими ангелочками, а как только выбрались из коляски на улицу, Сатана поспешил на распродажу душ и, кажется, не опоздал.
Иногда такое называют энтерпрайзом.
Ну а у нас вместо попкорна - ржавые гвозди, и шестеренки необычайно лениво выполняют свою работу, в мозгах, то есть, - и только если они есть. У кого-то вместо них ссаная вата, а кто-то уже успел разбогатеть на нелегальном поставлении донорских органов в другие штаты.
А ведь самое главное это не человек в рисованной маске, и не в утопленниках дело, просто каждый сам проживает свой фильм ужасов.
И если чью-то руку смачно сжует Ганнибал, если чью-то ногу заботливо отпилит очередной психопат, то я уже десятые сотни лет бегу по этому коридору с закрытыми дверями и уже давно не верю в бога, только если кого-то нужно обозвать сукиным сыном.
Да и вообще, все идет четко по сценарию - темнота, кровь, шорохи, кровь, кровь, и чей-то настойчивый голос над ухом, чей-то ломаный силуэт за окном и приоткрытой дверцей, - и только потом я вспоминаю, что галлюциноген у нас давно уже запретили.
Перед глазами ярко прыгают потертые таблички МЕСКАЛИН КЕТАМИН АМФЕТАМИН УМРИ в самых разных вариациях, и если спутать буквы, то найдется все от секса до человеконенавистничества абвг.
Но на самом деле у коридора нет финиша, нет дистанции, и кто-то продолжает высасывать кровь из милипиздрического прокола в пальце.
В конце моего темного тоннеля нет ничего, кроме оглушительной пустоты.
В конце моего темного тоннеля лишь истерично мигает вывеска с заветным exit. То зажигается, то гаснет. То зажигается, то гаснет.
А потом трескается.